Астраханский вокзал. Повесть и рассказы - Страница 4

Чем дальше отъезжали они от центра, от Садового кольца, тем выше поднимались крыши домов, все больше становилось подъемных кранов, блоков, плит, кирпичей по обе стороны шоссе. Город кончился. Шоссе ста-ло перерезать маленькие лесные речушки, втягивавшиеся в широкие бетонные трубы под насыпью.

Мелькнула московская кольцевая дорога внизу и красные стрелы, указывавшие дорогу к аэропорту.

За бензозаправочной станцией Кристинин свернул на проселочную дорогу. Прохожих здесь не было, только один раз, недалеко от школы, встретилась группа старшеклассников с рюкзаками, и кто-то из них, увидев высовывавшуюся из кузова рейку, крикнул вслед:

— Привет топографам!

Как ориентировался Кристинин среди переплетающихся проселочных дорог, было непонятно. По сторонам тянулись одинаковые березовые рощицы. Дорога была ухабистой.

— Внимание! — неожиданно обернулся Михаил Иосифович к Денисову и Губенко. — Подъезжаем! Вон на краю леса территория школы-интерната… тот дом ближе.

Впереди виднелась заросшая травой красная кирпичная кладка. Справа, метрах в ста пятидесяти, стоял старый деревенский дом-пятистенка, с колодцем у крыльца и зеленоватой жестяной крышей. Дом показался Денисову необычным и даже зловещим. У кирпичной кладки Кристинин затормозил.

Вдвоем с Михаилом Иосифовичем они вышли из машины, некоторое время постояли у фундамента и о чем-то поговорили. Потом Кристинин снова сел за руль, а майор стал рядом с ним на подножку, показывая рукой направление. «Газик» проехал еще метров семьдесят и остановился между домом и лесом.

Денисов и Губенко отстегнули брезентовую шторку сзади кузова и стали выгружать на землю лопаты, ящик с теодолитом.

Кристинин снова слазил в кабину и достал тетрадочку и карандаш, а Михаил Иосифович, воспользовавшись свободной минутой, мгновенно скинул с себя ковбойку вместе с майкой и опустился на траву спиной к дому: загорать.

День стоял жаркий.

Помня инструктаж, Денисов не смотрел на дом. Ни для него, ни для Губенко, предупредил Кристинин, этого дома не существует в природе, иначе может получиться так, что все четверо, не сговариваясь, могут в одно и то же время из разных положений бросить взгляд на окна, и тогда там, в доме, все сразу станет ясно. И кроме того, сказал Кристинин, непосредственного участия в захвате Новожилова Денисов принимать не должен.

Денисов тоже прилег около машины, просматривая старую «Вечерку», подобранную в кузове. Он понимал, что не должен браться за дело слишком рьяно. Иногда по зову Губенко Денисов поднимался, брал в руки лопату и срывал какой-нибудь бугорок, на который указывал ему тот же Губенко. Кристинин в это время смотрел в окуляр трубы и делал пометки в тетради, Губенко ходил чуть поодаль с рейкой.

Михаил Иосифович несколько минут дремал, накинув себе на затылок носовой платок, потом встал и принялся помогать Кристинину, записывая в тетрадь обмеры.

Денисов опасался вначале, что работа, лишенная внутреннего смысла, скажется на них угнетающе, но Кристинин оказался неплохим режиссером: спектакль, который он ставил для Новожилова, шел весело, динамично, нервозность Денисова прошла, ему стало весело, как перед экзаменом. Это было то неудержимое веселье, которое может пройти неожиданным холодком по сердцу. Он копал землю, чинил Кристинину карандаш, носил за Губенко рейку и вдруг был совершенно сражен одной короткой фразой, которую Михаил Иосифович бросил Кристинину:

— Новожилов, по-моему, нас разгадал.

С того момента как «топографы» расположились на лугу, хозяин дома, которого в деревне называли Лукоянычем, и его постоялец не отходили от окна.

— Наконец-то возьмутся за школу-интернат, — заметил по поводу «топографов» Лукояныч. — Оно бы хорошо!

Пенсионеру, бывшему бухгалтеру совхоза, живущему уже несколько лет бобылем, Лукоянычу изрядно надоело однообразие его теперешней жизни, и он жаждал вокруг себя движения, многолюдия, даже шума. Его постоялец, приехавший на пару недель из Москвы, чтобы «подлечить нервы», был настроен иначе. Он мрачно наблюдал за работавшими.

— Детям будет неплохо, — продолжал Лукояныч, — речка рядом, лес тоже, земляника, грибы… Только до-рогу подремонтировать. Интернату законно автобус положен и полуторка. Учителя бы в деревне молоко покупали, яйца. На два месяца и мне, пенсионеру, пойти в интернат работать…

Лукояныч оглядел стены своего запущенного дома. Отсутствие хозяйки чувствовалось здесь в каждом углу: полы давно уже не подметались, со стен свешивались почерневшие провода, а стоявшая у окна металлическая кровать с панцирной сеткой была Прикрыта фланелевым одеяльцем.

— Да, — пробурчал постоялец. Он с самого начала поразил Лукояныча своей угрюмой непритязательностью, отсутствием даже малейшего намека на багаж и сменное белье («Нервы есть нервы!» вздыхал Лукояныч). — Сейчас здесь будет дело!

С Новожиловым действительно было не все в порядке. Не в меру вспыльчивый, завистливый и недалекий, он словно жил в особом мирке, заполненном до краев подозрительностью, опасениями, постоянными личными счетами с сообщниками и какой-то дремучей неосведомленностью обо всем, что происходило вне его узких повседневных забот и интересов. Поэтому даже в делах простых и понятных Новожилов постоянно попадал впросак, от чего его обычная неуравновешенность с годами становилась все заметнее для окружающих и принимала характер заболевания. Дерзкое ограбление, которое стоило жизни сторожу ювелирного магазина и за которое Новожилова теперь разыскивали, было, по существу, задумано другими, а Новожилов оказался втянутым в число участников, причем на роль главного исполнителя. И вот, вынужденный скрываться в глуши, не получая ни от кого ни помощи, ни вестей, он проклинал и воров, и милицию, а больше всего ту цепь неблагоприятных для него обстоятельств, которые приковывали его теперь к окну дома Лукояныча и заставляли сжимать в руке старый и весьма ненадежный в этой ситуации «дамский» пистолет.