Денисов увидел, что оконная рама над столом только притворена, не закрыта, а на полу, у радиатора, валяется форменная синяя фуражка.
Милиционер вспрыгнул на подоконник, рванул раму на себя. Худощавый, он легко проскользнул в неширокое отверстие.
Денисов связался с дежурным по рации, но не успел сказать и нескольких слов, как дежурный перебил:
— Понял! Развертываюсь!
По сигналу дежурного автоматически изменялась дислокация постов, никто не мог незамеченным покинуть с этой минуты Астраханский. Единственное, что осложняло положение, это то, что преступник, убегая через окно экспедиторской, оказывался как бы в тылу у дежурного наряда — необходимо было дополнительное маневрирование.
— Денисов! — позвал Блохин. Во внутреннем кармане куртки он обнаружил маленький картонный квадрат: «Краснодарский авиаотряд. Талон на обед». Лицо Блохина расплылось в улыбке. — Молодец, Порываев!
С этой минуты он оказывал дежурному по камере хранения всевозможные знаки внимания.
— Как все произошло?
Порываев никак не мог собраться с мыслями.
— П-пассажир мне подсказал: зайдите, говорит, в крайний отсек… Т-там, говорит, летчик по ячейкам лазит! — Порываев волновался. Волнение в первую очередь сказывалось на его речевой системе. — Я его чуть-чуть не п-поймал!
Блохин осторожно упаковал талон в специальный хлорвиниловый пакет.
— Запомнил летчика? Какой он из себя?
— Лет тридцати, нормальный… На руке, похоже, наколка.
— А свидетель?
— Постарше. Особенно не присматривался… Да что же мы? Он же там вещи бросил!
Вслед за Порываевым Блохин и Денисов побежали к ячейкам.
В камере хранения пассажиры обсуждали случившееся. Посредине отсека, метрах в пятнадцати от выхода, лежал пухлый кожаный чемодан с биркой аэропорта. Клавшие вещи обходили его стороной, никто не пытался поднять или оттащить в сторону.
Денисов снова по рации связался с дежурным.
— Как дела?
— Никаких известий. Развернулись, по-моему, нормально. Как у вас?
— Пока тоже ничего.
Блохин подтолкнул Порываева к креслам с отдыхающими людьми.
— Ищи своего свидетеля — очень важно. А мы попробуем узнать, какая ячейка вскрыта. Может, в ней есть и другие вещи.
Кто-то из проходивших пассажиров обернулся:
— Там в незапертой ячейке чемодан.
Старший инспектор и Денисов подошли к секции, на которую указывал пассажир. В ячейке стоял потертый небольшой чемоданчик. Он не мог иметь ни малейшего отношения к грузному кожаному пузану, лежавшему в проходе.
— Здесь что-то другое! — Блохин огляделся. — Хозяев вещей здесь нет? Руками никому не трогать.
Подошел огорченный Порываев.
— Не нашел.
— Куда же он мог деться? Транспорт еще не ходит…
— Может, уехал с бакинским? — Денисов размышлял вслух.
— Правильно. Он либо в поезде, либо на стоянке такси… Порываев, голубчик! Давай вместе с постовым к стоянке такси. А Денисов свяжется пока насчет талона на обед с Краснодарским авиаотрядом… Может, найдем хозяина куртки? А?
Азарт проявлялся у старшего инспектора в тех же формах, что и забота. Последнее, что увидел Денисов, покидая отсек, был Блохин, нервно обминавший поля своей новой шляпы-«дипломат».
2 января, 03 часа 45 минут
Начальнику транспортного отдела милиции на Юго-Восточной железной дороге.
Копия бригадиру скорого поезда Москва — Баку.
Срочная.
Примите меры установлению неизвестного пассажира поезда Москва — Баку, который автоматической камере хранения Астраханского вокзала, перед отправлением поезда заметив преступника, совершавшего кражу вещей ячейки, сообщил об этом дежурному.
Начальник отдела милиции на станции Москва-Астраханская.
2 января, 4 часа
Краснодар отозвался быстро. Трубку принял дежурный по аэропорту. Он терпеливо выслушал Денисова, потом сам овладел инициативой.
— Все понял. Что же он такое натворил? Как мне доложить начальнику?
— Пока ничего не могу сказать.
— Ого! Значит, летать не сможет? Сильно! Летчик или штурман?
— Неизвестно.
— Ну ясно… Нельзя говорить — значит, нельзя. Как там у вас насчет погоды в Москве? — Дежурный заложил крутой вираж. — У нас в Краснодаре мороз завернул градусов на восемь, не меньше… Ты мне только вот что скажи: он давно у нас работает или недавно пришел? Чтобы не думать на всех!
— И этого не знаю.
— Ох и темнишь! Ну ладно. Там, в Москве, находится ростовский экипаж. У них могут быть неиспользованные талоны нашего аэропорта. Звони в Шереметьево, найди Людочку из профилактория, у нее узнаешь. А в Ростов и командиру отряда я сам позвоню. Значит, какие у тебя приметы?
— Лет тридцати, нормального телосложения. На тыльной стороне ладони небольшая татуировка… Одет…
— Среди наших, кажется, нет. Я еще позвоню.
Во время разговора против Денисова сидел Порываев. Он смотрел фотографии людей, задерживавшихся за преступления на Астраханском вокзале. Делал он это с неожиданным интересом. Особенно привлек его старый альбом, составленный сразу после войны и давно списанный. У Денисова не поднялась рука его уничтожить.
С пожелтелых страниц смотрели люди в длинных, почти до пят, пальто, в вышедших из моды полосатых джемперах, в рубашках с узкими воротничками, выпущенными поверх пиджаков. Задержанные стояли рядом с антропометрической аппаратурой Бертильона, у белых экранов, на сером фоне заборов, вложив в позы и выражения лиц одновременно вызов и отчаяние.